Живописец Главного морского штаба

Так же радостно, как и обычно, начался этот осенний день, когда Айвазовский вошел в свою мастерскую. Работа шла легко и быстро. Он сегодня писал с таким увлечением еще и потому, что на картине изображал пустынное волнующееся море и такой дорогой его сердцу городок Феодосию, приютившуюся у пологих, слегка припорошенных снегом холмов.

Однако долго работать не пришлось. Служитель, единственный человек, который мог входить к Ивану Константиновичу в часы работы, доложил, что внизу его дожидается старый рыбак Назарет и говорит, что дело у него неотложное.

Айвазовский хорошо знал, что старик не станет по пустякам его тревожить. Вымыв руки, он быстро спустился вниз.

- Что случилось, Назарет? - Вид широкоплечего, смуглого старика был явно встревоженный. Таким Айвазовский его еще никогда не видел, хотя знал рыбака с детских лет.

- Беда стряслась, Иван Константинович. Архип, кажись, помирает...- глухо произнес старик, и слеза покатилась по загорелой морщинистой щеке.- С тобой проститься желает...

При этом известии у Айвазовского защемило сердце. Старый Архип был ветераном-черноморцем. Он встретился с ним во время десанта в Субаши. В первый же день командование приставило к Айвазовскому бывалого пожилого матроса Архипа. Матрос был горд этим: он понимал, как важно сохранить жизнь художника, прибывшего запечатлеть для потомков на века подвиги русского флота. За время, что провел тогда Айвазовский у берегов Кавказа, он сблизился с Архипом. Матрос был при нем неотлучно. Тут-то Айвазовский оценил всю душевную красоту и привязанность старого моряка. Расставаясь с Архипом, он звал его по окончании срока службы приехать на жительство в Феодосию. Матрос был бобылем, близкой родни у него не было. Архип не забыл приглашения и спустя десять лет на деревяшке, с костылем неожиданно явился в Феодосию, в дом Ивана Константиновича. Айвазовский оставил его у себя. Но моряк вскоре сдружился с рыбаками и перебрался к старому Назарету.

Айвазовский, любивший выходить в море с рыбаками, часто бывал в домике Назарета на Карантине. Туда по воскресеньям сходились рыбаки, чтобы выпить вина из погребка Назарета и послушать рассказы Архипа о морских баталиях, особенно о Наваринском сражении, в котором он отличился.

Рассказывая, Архип любил упоминать:

- Вот когда мы с Павлом Степановичем Нахимовым служили на "Азове"...

О Нахимове Архип всегда говорил в приподнятом, торжественном тоне, не стыдясь слез.

- Павел Степанович, милостивец, смотрит на нас, матросов, как на родных детей. Своей семьей не обзавелся и всю душу отдает матросам, их вдовам да детям... Незадолго до того, как мне уйти с флота, довелось мне своими глазами на Графской пристани в Севастополе увидеть такое, что до самой смерти забыть невозможно... Вышел, значит, он, милостивец наш, на Графскую пристань. Был он тогда уже произведен в контр-адмиралы. А там народ собрался из Севастопольской матросской слободки - наш брат отставной матрос, матросские вдовы и сироты. Страху у них перед Павлом Степановичем никогда не было, хотя почитали они его, может, чуть поменьше господа бога... Только его увидели, так и кинулись всей ватагой к нему, и каждый норовит, чтобы Павел Степанович его первого выслушал. Понятное дело, шум тут поднялся невообразимый и разобрать ничего невозможно... А Павел Степанович на них ничуть не рассердился и говорит: "Постойте, постойте, всем разом можно только ура кричать, а не просьбы высказывать. Я ничего не пойму-с. Старик, надень шапку и говори, что тебе надо". А старик, матрос, вроде меня, на деревянной ноге, с костылями, стоял ближе всех к контр-адмиралу с двумя своими внучками-малолетками. Обрадовался он, что ему первый черед выпал говорить и зашамкал, что сын- матрос погиб и живет он, старый, с невесткой и внучками. Хата ихняя давно покосилась, крыша продырявилась, а починить некому... Павел Степанович выслушал старика и приказывает адъютанту: "Прислать к Позднякову двух плотников". Старик рот от удивления раскрыл, а потом спрашивает: "Да как же вы, милостивец наш, фамилие мое запомнили?" А Павел Степанович засмеялся и в ответ: "Как не помнить лучшего маляра и плясуна на корабле "Три святителя"? Не успел он закончить разговор со стариком, как уже обратился к старушке: "А тебе, бабушка, что надо?" А она, сердешная, так оголодала, что еле голос подает... Кто-то растолковал, что она вдова мастера из рабочего экипажа и живет в большой бедности. Тут снова контр-адмирал приказывает адъютанту: "Дать ей пять рублей!" В народе ахнули: на такие деньги в тех местах можно целым хозяйством обзавестись. Но адъютант смутился и докладывает: "Денег нет, Павел Степанович..." "Как денег нет? Отчего нет-с?" - сердится контрадмирал. "Да все уже прожиты и розданы!" - "Ну дайте пока из своих". И у адъютанта нет денег. А в это время подошли офицеры и мичманы. Павел Степанович к ним: "Господа, дайте мне кто-нибудь взаймы пять рублей!" И старуха тут же деньги получила... Вот каков наш Павел Степанович! Пока ему жалованье получать, так он его все вперед заберет и раздаст... Ничего ему для себя не надо. Ест не лучше любого боцмана...

...Последнее время Архип начал хворать. Рыбаки выходили в море уже без него. Но когда они возвращались, он требовал, чтобы ему все подробно рассказывали: какой был улов и какие происшествия случились в море. Рыбаки старались скрасить последние дни старика; всем было видно, что близится его конец. Айвазовский знал об этом лучше других. Присланный им доктор осмотрел больного и сказал Айвазовскому, что старик долго не протянет. Айвазовский с грустью в душе смотрел, как угасала жизнь в этом недавно еще богатырском теле. Но он все время старался поддержать бодрость в Архипе и чаще прежнего навещал его. Иван Константинович привозил ему лекарства и фрукты из своего сада. Архип ему на это заметил:

- Самая плохая примета, раз за мной, как за барином, ходят, значит, конец скоро...

Айвазовский старался его разубедить, что, мол, ему хочется похвастаться перед ним, какие фруктовые деревья он вырастил. Архип усмехался и говорил:

- Самый лучший для меня подарок, когда вы, Иван Константинович, во время прогулки навестите меня.

Айвазовский был у него несколько дней назад и обрадовался заметному улучшению в его самочувствии. Архип попросил Назарета помочь ему, поднялся с постели и даже вышел во дворик. Там они и сидели втроем, и Айвазовский читал вслух газету о последних событиях. А события вызывали тревогу: в октябре началась война с Турцией. В газетах сообщали о падении крепости святого Николая на восточном побережье Черного моря у турецкой границы. Айвазовский рассказал старикам, что он получил сведения, которых нет в газетах, о страшных зверствах башибузуков при взятии крепости: они перерезали всех женщин и детей и священнику отпилили голову; запытали лекаря; распяли таможенного чиновника и потом стреляли в него как в цель...

И еще сообщил Иван Константинович своим друзьям, что адмирал Нахимов вышел с эскадрой в Черное море на поиски турецкой эскадры.

- Ну, коли Павел Степанович взялся за дело, то быть победе! Отольется им кровь замученных! - воскликнул Архип.- Эх, где моя силушка прежняя!.. Показал бы я этим башибузукам...

Старик приободрился и долго еще оживленно толковал, что скоро надо ждать реляций о победах наших на море.

У Айвазовского появилась надежда, что старый матрос сможет преодолеть свой недуг. Вот почему так поразила его весть, что Архип умирает.

Иван Константинович приказал служителю взять экипаж и мчаться за доктором, а сам отправился вместе с Назаретом. Говорить было тяжело: каждый из них привязался к Архипу. Почти у дома Назарета их догнал экипаж с доктором.

Во дворе было много народа - рыбаки, старики-инвалиды с медалями на груди. В комнате на высоких подушках лежал Архип. Лицо его пожелтело, дышал он трудно, прерывисто. Вокруг стояли его ближайшие друзья. Лица их были сосредоточенны и строги. Они присутствовали при великом акте прощания человека с жизнью и молча одобряли мужество и достоинство, с каким тот переносил свои страдания.

Айвазовский тихо подошел к изголовью. В потускневших глазах Архипа вспыхнул слабый свет. Он шевельнул пальцами. Айвазовский, с трудом сдерживая слезы, взял его за руку.

Тем временем доктор поспешно достал из саквояжа пузырек, отлил из него немного в стакан и влил в рот Архипу.

- Ты что же это, братец, решил концы отдать? Неподходящее время выбрал... У нас такая блистательная виктория!..- тут доктор обратился к Айвазовскому: - Я вам, Иван Константинович, не успел сообщить радостную весть: по пути сюда меня остановил почтмейстер с газетами в руках, бежал вам первому сказать, что адмирал Нахимов разгромил турецкий флот у Синопа...

То ли от лекарства, то ли от радостной вести, а вернее - от того и другого, но глаза у Архипа оживились, лицо порозовело.

- Ура!.. - слабо произнес он.- Павлу Степановичу ура!..

А через несколько дней пришли подробности о событиях у Синопа.

Нахимов искал встречи с турецким флотом. Узнав, что на Синопском рейде стоит большая турецкая эскадра, Нахимов подошел к Синопу 11 ноября, блокировал гавань и стал ждать подкреплений из Севастополя.

К 17 ноября эскадра Нахимова имела шесть больших кораблей и два фрегата. У турок было семь фрегатов, три корвета, два парохода, два транспорта и один шлюп.

Восемнадцатого ноября произошло сражение. Впереди шел флагманский корабль "Мария". Турки встретили русскую эскадру мощным артиллерийским огнем. Бой продолжался четыре часа. Турецкий флот погиб полностью, у русских ни один корабль не вышел из строя.

44. Корабль 'Мария' во время шторма. 1892

В этом бою сказалось преимущество нахимовской тактики взаимной поддержки, унаследованной от Лазарева. Когда корабль "Константин" был окружен турецкими судами, русский корабль "Чесма" перестал отстреливаться от направленного на него огня противника и обрушил весь свой артиллерийский огонь на фрегат "Навек-Бахра", который яростнее других громил "Константина". Объединенные усилия "Константина" и "Чесмы" вскоре вывели турецкий фрегат из строя: он взлетел на воздух и вся груда его обломков упала на береговую батарею, так что и та вынуждена была умолкнуть на время.

Через полчаса после этой победы в опасности оказался корабль "Три святителя". Он попал под обстрел одной из сильнейших береговых батарей. Тогда корабль "Ростислав", как раньше "Чесма", перестал отстреливаться от направленного на него огня и обрушил свой огонь на батарею, расстреливающую "Три святителя".

Наставление Нахимова, как держаться во время боя, и тут принесло блестящие результаты: батарея вся уничтожена, а русские корабли, хотя и сильно поврежденные, были спасены. В Синопском бою погибло более трех тысяч турок; среди русских было тридцать восемь убитых и двести сорок раненых.

Двадцать третьего ноября вся эскадра Нахимова вернулась в Севастополь. Россия восторженно приветствовала героя Синопа. Корнилов, поздравляя друга, воскликнул:

- Битва славная, выше Чесмы и Наварина! Ура, Нахимов!

На все выражения восторга Нахимов отвечал:

- Михаил Петрович Лазарев, вот кто сделал все-с!

Подобно тысячам русских, писавших в эти дни Нахимову, послал взволнованное письмо герою Синопа и Айвазовский. Но художник знал, что для адмирала дороже любых проявлений восторга и дружеских чувств будет, если он кистью запечатлеет подвиг русских моряков при Синопе.

И вот Айвазовский у себя в мастерской. Кругом на столиках, стульях, просто на полу - чертежи, эскизы, наброски, рисунки, модели кораблей. Айвазовский не раз бывал на кораблях, участвовавших в Синопском бою,- на "Марии", "Париже", "Трех святителях", "Константине", "Ростиславе", "Чесме", "Кагуле", "Кулевчи". Редкая зрительная память помогла воссоздать картину героической морской битвы.

Кое-что подсказал и Архип. Вот уже несколько дней, как старик чувствовал себя лучше, и Айвазовский перевез его к себе. Иван Константинович уговорил старого матроса окончательно поселиться у него.

Теперь по утрам Архип сидит в углу мастерской в глубоком кресле и вспоминает корабль "Марию", на котором служил долгое время. В Синопском бою "Мария" была головным кораблем в русской эскадре. Он принял на себя главный огонь турок. После сражения корабль был весь пробит ядрами, ванты почти все перебиты. На "Марии" оказалось больше убитых и раненых, чем на других кораблях.

В капитанской рубке "Марии" находился Нахимов. Отсюда руководил он сражением... Адмирал стоял со сдвинутой на затылок фуражкой, черный от порохового дыма, в мундире, забрызганном кровью...

Айвазовскому страстно захотелось написать портрет Нахимова. Он оставил работу над картиной о Синопском бое и отправился в Севастополь. Там царил такой же восторг, как в первые дни после победы. Воодушевление жителей черноморской столицы укрепило Айвазовского в намерении скорее приступить к портрету Нахимова. Но как только Иван Константинович заговорил об этом с Павлом Степановичем, адмирал наотрез отказался позировать. И как ни упрашивал художник, Нахимов оставался непреклонен в своем решении. Зато адмирал охотно возил художника по кораблям и рассказывал подробности Синопского сражения.

Художник подробно расспрашивал о сражении офицеров и матросов. Он даже посетил раненых героев Синопа, лежавших в севастопольском госпитале. Когда Айвазовского подвели к изувеченному взрывом матросу Антону Майстренко и стали рассказывать о его смелости, матрос, забыв о своих страданиях, восторженно заговорил:

- Нахимов - вот кто смелый!.. Ходит себе по юту, да как свистнет ядро, только рукой, значит, поворотит: туда тебе и дорога...

В Севастополе Айвазовский встретился и долго беседовал еще с одним героем тех дней - командиром парохода-фрегата "Владимир" капитан-лейтенантом Бутаковым. За тринадцать дней до Синопской битвы "Владимир" у анатолийского побережья одержал победу над турецким пароходом-фрегатом "Первас-Бахри" и привел его на буксире в Севастополь.

1854 год. Шла Крымская война. В марте Англия и Франция официально объявили войну России.

В конце мая в Севастополе, столице Черноморского флота, Иван Константинович Айвазовский открыл выставку своих картин о великих победах черноморцев. Художник привез пять новых работ: "Синопский бой днем", "Синопский бой ночью", "Начало боя парохода "Владимир" с турецким пароходом "Первас-Бахри", "Конец боя тех же пароходов", "Привод "Первас-Бахри" на буксире в Севастополь".

Эти картины должны были воодушевить моряков на новые славные подвиги. Так понимал цель выставки художник-патриот. Он не ошибся: в зал Благородного собрания, где были развешаны картины, невозможно было пробиться - столько оказалось желающих посмотреть. Многие зрители приходили на выставку по нескольку раз. Пришел на выставку и Павел Степанович Нахимов. Он долго стоял перед картинами о Синопе.

На первой было изображено начало сражения, когда некоторые неприятельские корабли только начали гореть, а один фрегат был взорван. Вторая картина изображала ночь после боя: город в пламени и отблеск пожара освещает русскую эскадру, стоящую на месте недавнего сражения.

Пожимая Айвазовскому руку, Нахимов произнес:

- Картины чрезвычайно верно сделаны. Удивляюсь, Иван Константинович, вашему гению... Столько лет знаю вас, но не могу постичь, как можно, не будучи на месте, так верно все изобразить... Непостижимо!..

Айвазовский уезжал из Севастополя в воскресный день. Казалось, весь город высыпал на Приморский бульвар, так было много там гуляющих. Играли военные оркестры. Художник долго глядел на памятник капитан-лейтенанту Казарскому. На нем была надпись: "Казарскому. Потомству в пример".

Начиналось лето 1854 года. Кто мог бы подумать, что этому городу предстоят тяжкие испытания.

Последнее, что запомнил Айвазовский в Севастополе,- парусные корабли в Южной бухте.

...Все лето Айвазовский жил в беспокойстве. Англичане после победы русского флота в Синопском заливе не скрывали своих намерений. Они открыто заявили, что надо уничтожить Севастополь.

К началу Крымской войны Севастополь совершенно не был защищен со стороны суши. Все требования Нахимова и Корнилова укрепить город командующий Крымской армией князь Меншиков постоянно отклонял. Противник решил этим воспользоваться. В начале сентября 1854 года неприятель высадил десант в районе Евпатории. Англичане и французы надеялись берегом моря быстро добраться до Севастополя и без труда овладеть им. Но 8 сентября произошло кровопролитное сражение на реке Альме. В этом бою у врага был перевес в технике и в людях. Русские часто переходили в штыковой бой и уничтожили немалое число врагов. И хотя англичане и французы победили, но идти прямо на Севастополь опасались. Они обошли его с южной стороны и окружили. Началась осада. Укрепление и оборону Севастополя взяли на себя Нахимов и Корнилов.

Одиннадцатого сентября моряки и севастопольские жители оплакивали гибель славных парусных кораблей Черноморского флота: их затопили, чтобы закрыть вход в бухту неприятельскому флоту.

Вход в Севастопольскую бухту. 1852

Моряки с кораблей составили батальоны морской пехоты. Севастополь решил сражаться до конца. Отступать было некуда: позади - море, а впереди - вражеская десантная армия.

Опасность угрожала не только Севастополю, но и всему Крымскому полуострову. 21 сентября высадился десант в незащищенной Ялте. Два дня продолжался в городе невиданный грабеж. В Феодосии забеспокоились. Домашние уговорили Айвазовского уехать. Он перебрался с семьей в Харьков.

Иван Константинович намеревался на новом месте написать несколько картин из малороссийского быта. Но для работы недоставало сосредоточенности и душевного покоя. С тех пор как переехали в Харьков, тревога не покидала его. С большим опозданием доходили вести о военных событиях. Айвазовский не выдержал. Оставаясь глухим к сетованиям и мольбам родных, он начал собираться в Севастополь.

- Поймите, Юлия,- объяснял он жене, - как же я могу оставаться здесь, когда числюсь живописцем Главного морского штаба...

- Вот и следуйте примеру штабистов,- возражала Юлия Яковлевна,- сидите в тылу... К тому же напомню вам распоряжение, по которому вы были причислены к Главному морскому штабу. Там сказано - "звание сие считать почетным..." Ни к чему это звание, друг мой, вас не обязывает, раз оно почетное...

Айвазовский не стал продолжать спора. Только махнул рукой. А слуге приказал, чтобы он все приготовил в дорогу. Когда на другой день он, попрощавшись с родными, подошел обнять Архипа, старик сказал ему:

- А со мной зачем прощаться? Неужто ты думал, Иван Константинович, что с крылечка помашу тебе и в дом возвращусь... Нет, плохо ты меня знаешь... Коли в тебе сердце горит и ты так и рвешься в Севастополь, то что же должна чувствовать старая матросская душа?.. Уж лучше вместе поедем. Поди, найдется мне место при тебе... Да что тут мудрить!- рассердился вдруг Архип.- Мне прежнюю свою службу выполнять надо, какую назначил мне сам адмирал Михаил Петрович Лазарев: оберегать живописца Айвазовского...

Сперва Айвазовский даже немного растерялся, а потом серьезно объявил:

- Ну что ж, собирайся в дорогу.

- Я сундучок еще с вечера приготовил...

Весть о присутствии в Севастополе прославленного художника быстро разнеслась среди защитников города. В первый же день его увидели на Малаховом кургане с Нахимовым и Корниловым. Вслед за Айвазовским неотступно следовал старый матрос-инвалид.

Кругом шла кипучая работа по укреплению оборонительной линии. Корнилов рассказывал Айвазовскому о неутомимости Тотлебена и его рабочих, которым зачастую приходится трудиться под неприятельским огнем. Айвазовский слушал адмирала, делая зарисовки в альбоме. Потом Корнилов обратил внимание художника на неприятельские насыпи, которые строились по ночам, а днем наши пушки разбивали их. Как раз в это время возникла артиллерийская перестрелка. Французы и англичане среди бела дня стали возводить насыпи в своих параллелях. Севастопольцы решили помешать им и открыли огонь. Началась артиллерийская дуэль. Засвистели ядра...

Архип стоял чуть поодаль, с болью в сердце глядя на верхушки матч затопленных кораблей. Неожиданно он узнал мачту "Силистрии".

- Иван Константинович, взгляни, вон наша "Силистрия"...

Старик не договорил и упал. Ядро, пролетевшее возле Корнилова, Нахимова и Айвазовского, раздр обило матросу крестец и единственную ногу.

Айвазовский кинулся к Архипу. А он, собрав последние силы, сказал пытающемуся поднять его Айвазовскому:

- Не горюй, Иван Константинович... Смерть досталась мне матросская... Это лучше, чем помереть от болезни в постели. А ты не задерживайся, езжай отсюда...- Язык уже плохо повиновался старику, но он успел сказать Нахимову и Корнилову, склонившимся над ним:

- Богом прошу вас, господа адмиралы, отправьте его отсюда!.. Он видел Севастополь, теперь нужно, чтобы внуки наши увидели защитников Севастополя на картинах его...

Старик потерял сознание. Когда его привезли на перевязочный пункт, он был уже мертв.

Только два дня провел Иван Константинович в Севастополе. Бомбардировка все усиливалась, и Корнилов понимал, как важно сохранить жизнь художника. Пришлось подчиниться приказу адмирала и покинуть осажденный город.

Едва Айвазовский успел вернуться в Харьков, как его догнала страшная весть: пятого октября на Малаховом кургане был убит Владимир Алексеевич Корнилов.

В этот день неприятель с половины седьмого утра обрушил шквальный огонь на Севастополь. Первые снаряды обрушились на Малахов курган. Корнилов сразу поспешил туда. Он появился на четвертом бастионе среди града ядер. Переходя от орудия к орудию, ободрял матросов и солдат. Потом спустился под бомбами с холма, задержался на пятом бастионе, где действовал Нахимов. Побывав на шестом бастионе, Корнилов, весь забрызганный кровью и глиной, но невредимый, снова вернулся на Малахов курган. Он предполагал, что огонь, направленный преимущественно на четвертый бастион, свидетельствует о том, что французы хотят штурмовать его. И тут в двенадцатом часу дня смерть настигла его. Ядро ударило в нижнюю часть живота. Когда подбежали поднимать его, он произнес:

- Отстаивайте же Севастополь!..

На перевязочном пункте к нему вернулось сознание, и он еще некоторое время жил. Окружавшим его Корнилов сказал:

- Не плачьте... Смерть для меня не страшна... Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна.

За минуту до смерти ему сообщили, что сбиты английские орудия. Умирающий Корнилов прошептал:

- Ура!.. Ура!..

Это были его последние слова.

Во многих картинах воссоздал Айвазовский героические дни Севастопольской обороны...

Ясный летний догорающий вечер, но небо над городом затянуто клубами порохового дыма. Идет артиллерийская дуэль между союзным флотом, стоящим вдали на рейде, и севастопольскими береговыми батареями. На переднем плане картины пленные французы под охраной русского конвоя. Эту картину Айвазовский написал в 1859 году и назвал "Осада Севастополя".

Всю жизнь художник возвращался к изображению событий тех героических и грозных дней. Среди полотен Айвазовского, посвященных Крымской войне и обороне Севастополя, выделяются "Гибель английского флота у Балаклавы", "Буря под Евпаторией", "Переход русских войск на Северную сторону", "Оборона Севастополя".

Так от картины к картине Айвазовский славил героизм русских моряков в Севастопольскую страду. Но из всех событий той поры его внутреннему взору все чаще и чаще представлялся Малахов курган, являлся и не давал покоя, ждал своего воплощения на полотне. Там погибли адмиралы Нахимов и Корнилов. Там погиб старик Архип...

Пройдут долгие годы, пока сюжет картины "Малахов курган" окончательно сложится в воображении художника.

Малахов курган. 1893