Айвазовский и Феодосия

Первые представления об Айвазовском и его творчестве, полученные в детстве, в годы учения, естественно, пополнялись и расширялись. Но настоящее знакомство с громадным творческим наследием великого мариниста произошло тогда, когда я поселился в Феодосии и стал работать в картинной галерее. Собирая картины Айвазовского, пропагандируя его творчество, работая над книгами о нем, я убедился, что жизнь этого замечательного человека - настоящий подвиг, совершенный им во имя Родины и искусства.

М. Иванов. Феодосия в XVIII веке

Иван Константинович Айвазовский родился 17 (29) июля 1817 года. Он с раннего детства проявлял большие способности и влечение к рисованию. Это вскоре было замечено, и сыну феодосийского базарного старосты помогли поступить в Академию художеств. В 1833 году Иван Айвазовский был определен в академию казеннокоштным академистом. Через четыре года ему присудили золотую медаль первого достоинства. В 1838 году за выдающиеся успехи в живописи академия командировала его на два года в Крым для самостоятельной работы. В 1840 году Айвазовский, "как получивший за отличные успехи в живописи морских видов золотую медаль первого достоинства", на основании устава академии, был отправлен за границу "для дальнейшего усовершенствования в художестве".

Вернувшись осенью 1844 года из заграничной командировки, Айвазовский был принят в Петербурге с большим почетом и вниманием. Академия художеств присудила ему звание академика и поручила сложный и ответственный заказ - изобразить все укрепленные русские города на Балтийском море.

Зиму 1844/45 года Айвазовский был занят выполнением заказа, а ранней весной 1845 года отправился с адмиралом Литке в путешествие по Эгейскому морю и Греческому архипелагу. На обратном пути он задержался в Крыму для завершения начатых работ. В следующем, 1846 году стало известно о намерении Айвазовского поселиться у себя на родине.

"Не верим намерениям художника, - писал Н. Кукольник, - но как бы то ни было, он строится в Феодосии. Хорошенькая вилла по его собственному рисунку возникает в этом прекрасном по месторасположению городке. Айвазовский надеется переселиться туда на постоянное жительство, завести обширную мастерскую, которая в то же время послужила бы и школой живописи для того края..."

Решение молодого одаренного художника, только что вернувшегося из Италии, где он успел завоевать признание и симпатии художественных кругов, являлось по тем временам весьма неожиданным. Это было не временное влечение человека, заскучавшего по родным местам, а зрелое обдуманное решение, которому Айвазовский следовал всю жизнь.

Конец сороковых и первая половина пятидесятых годов XIX века были полны для Айвазовского крупных событий, оказавших решающее влияние на дальнейшее развитие его творчества и на судьбу самой Феодосии: женитьба в 1848 году, постройка в Феодосии художественной мастерской (школы живописи в Крыму), первые археологические раскопки в Феодосии в 1853 году.

Решение Айвазовского навсегда поселиться в Феодосии было актом высокой гражданственности, все значение которого еще не оценено в должной мере. Художник, пользовавшийся европейской славой, мог бы жить в любом крупном городе России или за рубежом. Однако своеобразие Феодосии, пестрый многонациональный состав населения, сообщавший жизни в нем особый уклад, богатое историческое прошлое и большое количество памятников старины - все это было близко натуре Айвазовского, сильнее будило его творческое воображение, чем жизнь в культурных центрах.

Сюжеты картин Айвазовского очень разнообразны. Но самые яркие и вдохновенные его произведения посвящены изображению Черного моря.

В сороковых годах прошлого века Феодосия территориально почти не выходила за границы средневековой Кафы, она вся лежала в кольце древних крепостных стен.

В северной части города, где Айвазовский решил в 1848 году строить свой дом, был пустынный морской берег. Городские постройки кончались у генуэзской башни Константина (в нынешнем сквере); здесь находилась большая базарная площадь. От башни Константина, которая стояла в ту пору у самого моря, в западном направлении шли крепостные стены средневекового города: неподалеку располагались главные городские ворота, а перед ними проходил крепостной ров, через который был проложен каменный мост. На рисунках конца XVIII - начала XIX века и на картинах Айвазовского все это ясно видно.

Феодосия (фото XIX века)

Место это уже в глубокой древности было обжито. Лет 15 назад, когда по Галерейной улице прокладывали новую, дополнительную линию водопровода, в двух метрах от южной стены дома Айвазовского был вскрыт древний капитальный фундамент, а во дворе дома Айвазовского при рытье водопроводного люка обнаружен зольник, в котором найден черепок глиняного сосуда эпохи бронзы.

Когда Айвазовский задумал постройку своего дома, нынешняя Галерейная улица была сухим руслом речки, берущей начало в горах, в глубокой балке за нынешним кирпичным заводом. Во время ливневых дождей вода по руслу неслась бурным потоком в море. Сейчас она введена в коллектор, идущий под тротуаром Галерейной улицы.

Художник К. Ф. Богаевский говорил, что помнит, как от Феодосии до поселка Приморского по берегу моря росли камыши, куда феодосийцы ходили охотиться на диких уток. В дореволюционную пору поселки здесь поэтому и назывались - Ближние Камыши и Дальние Камыши. Глушь в этих местах была такая, что звон колокольчика под дугой экипажа, подъезжавшего к Дальним Камышам, был слышен в Феодосии (это за 17 километров!).

У самого берега моря шла грунтовая дорога. У дороги, метрах в двухстах от городских построек, на берегу сухого речного русла художник облюбовал место для застройки.

По архитектуре дом Айвазовского отдаленно напоминает итальянские виллы. Сходство увеличивалось тем, что в нишах дома, выходивших на балкон, стояли скульптурные (мраморные и керамические) изображения античных богов, муз, грифонов. Они частично сохранились. На столбах парапетов высились громадные бюсты Зевса, Геры и других античных богов, фрагменты которых, размытые дождями, я застал в двадцатых годах. Парапеты балконов были увиты виноградными лозами; последняя (ей было около ста лет) еще плодоносила накануне Великой Отечественной войны. К углу дома (у нынешнего входа в лекторий) примыкал небольшой садик с мраморным фонтаном, увитым розами. Фасад двухэтажного дома приятно выделяется спокойными членениями, хорошо прорисованными наличниками окон и дверей. Лишь окна первого этажа кажутся странно низкими.

На втором этаже по фасаду, выходящему к морю, расположены с небольшими интервалами три парадных зала, предназначенных для приемов.

Дом И. К. Айвазовского (фото XIX века)

Во двор были обращены небольшие жилые комнаты и помещения для гостей. В нижнем этаже расположены столовые, буфетные и еще ряд помещений не совсем ясного назначения. Они перебиты арками, сводами, низки и тесны. Но вся постройка так ярка и самобытна, что это вполне искупает неудобства и кажущиеся конструктивные несуразности, допущенные при проектировании. Практически же в низких полутемных комнатах в знойные летние дни много приятнее, чем в комнатах верхнего этажа.

Весь дом делился на три изолированные части, построенные в разное время, и был объединен общим фасадом. Очевидно, первоначально построили часть дома от угла Галерейной до конца первого балкона (до памятника). В дальнейшем дом был расширен, к нему пристроили среднюю часть (с центральным балконом), а позднее - третью часть с большим угловым балконом (над входом в краеведческий музей и железными ворогами).

Мастерская И. К. Айвазовского

Дом построен по очень удачному плану. Мастерская и кабинет Ивана Константиновича были отделены от жилых комнат коридором, ведущим из парадного входа в большую гостиную. Жилые помещения и кабинет выходили в этот коридор, мастерская же, расположенная за кабинетом, была совершенно изолирована.

Обстановка мастерской отличалась своеобразием. Айвазовский начинал работать в годы, когда известные художники стремились обставить свои мастерские с предельной роскошью. На стены вешали старинное оружие, картины прославленных мастеров. Полы застилали дорогими коврами, мебель была тоже старинная, коллекционная. Все в мастерской должно было свидетельствовать о достатке художника.

Несмотря на то, что Айвазовскому это было вполне доступно, он не соблазнился подобной мишурой. В мастерской он оставил только то, что необходимо для работы: два мольберта, два-три простых стула, под окном столик с красками, у стены - шкаф с холстом. Стены мастерской были окрашены в красно-свекольный цвет, на них не висело ни одной картины. Свет в мастерскую проникал через большое полуциркульное окно и хорошо освещал только картину, над которой работал мастер. Все остальное пространство тонуло в полумраке.

Это было обусловлено методом работы художника. Айвазовский всегда писал картины по памяти. Чтобы не отвлекаться видом посторонних предметов, он держал в мастерской только необходимые вещи^*. В этом, безусловно, была своя логика, оправданная трудом всей его жизни.

^* (Внук И. К. Айвазовского К. К. Арцеулов рассказал нам, что обслуживал мастерскую Айвазовского Петр Ипполитович Поляков, камердинер, ставший со временем "душой механизма управления домом". В быту его звали Петей. Он натягивал холсты на подрамники, устанавливал их на мольберты, мыл кисти и производил другие подсобные работы по мастерской, а также упаковывал и отправлял на выставки картины. В доме он находился до самой смерти Айвазовского.)

В 1848 году Айвазовский женился на дочери петербургского врача Юлии Яковлевне Гревс. Правнучка известного русского архитектора Монигетти, с которым Айвазовский учился в Академии и дружил, Т. А. Листова рассказала мне о любопытных обстоятельствах женитьбы Ивана Константиновича.

После возвращения в Россию из командировки, Айвазовский был представлен весьма знатной пожилой вдове, имевшей двух дочерей "на выданье". Девушки пожелали учиться живописи у знаменитого художника. Уроки проходили как обычно в таких случаях: барышни писали акварелью цветы. Но через некоторое время вдова стала замечать, что художник слишком прилежен в занятиях, часто засиживается в ее доме, принимает участие в музыкальных вечерах, играя на скрипке под аккомпанемент ее дочерей. Девушки, конечно, тоже музицировали; художник оказывал им и самой хозяйке дома особое внимание. Словом, все были довольны, а вдова уже гадала, какой из дочерей художник отдаст предпочтение, втайне мечтая, что все это затеяно им ради нее самой. Однако произошло неожиданное: Айвазовский женился на гувернантке дома - Ю. Я. Гревс.

После женитьбы Айвазовский писал из Петербурга: "Теперь я спешу сказать Вам... о моем счастье. Правда, я женился, как истинный артист, т. е. влюбился как никогда. В две недели все было кончено. Теперь, после восьми месяцев, говорю Вам, что я так счастлив, что... я никогда не воображал половину этого счастья. Лучшие мои картины те, которые написаны по вдохновению, так я и женился... Когда встретимся с Вами, тогда увидите всех счастливцев, и тогда выскажу остальной восторг. Мы по необходимости лето проводим здесь и только 10 или 15-го августа пустимся в Крым на постоянное жительство. Я работаю более, нежели когда-либо".

С молодой женой и ребенком Айвазовский приехал в Феодосию.

К этому времени относится семейный портрет Айвазовского, написанный А. Ф. Чернышевым. Иван Константинович изображен на балконе своего дома, выходящем на море. Он сидит у мольберта с палитрой и кистями в руках. На мольберте укреплен большой холст. Юлия Яковлевна стоит за спиной художника и наблюдает за его работой. На ней розовое кимоно. Справа, в тени красивой цветной занавеси и высокого экзотического растения, стоит корзина-колыбель, в которой спит ребенок. Чернышеву удалось передать идиллическую картину творческого труда художника, безоблачное счастье, которое сопутствовало ему в первые годы семейной жизни.

Айвазовский был счастлив, полон сил, энергии и планов. Это отразилось на его творчестве. В 1850 году он написал картину "Девятый вал", находящуюся сейчас в Государственном Русском музее. Она явилась не только синтезом его творчества за предшествующее десятилетие, но и самым ярким произведением русской живописи романтического направления.

В самом сюжете картины, ее композиционном и колористическом решении как бы символически отражен небывалый до того взлет его дарования и расцвет мастерства. "Девятый вал" олицетворяет мощь морской стихии, и Айвазовский был первым художником, который ощутил это и блестяще воплотил в ярком и выразительном произведении.

А. Ф. Чернышев Семья И. К. Айвазовского. 1849 г

Нет человека в многонациональном Советском Союзе, который не знал бы картины "Девятый вал", и в этом мы видим глубокую жизненность живописного образа, созданного Айвазовским, неоспоримый признак народности его искусства.

Ничто не нарушало сосредоточенного напряженного труда художника. В жилой части дома было уютно и весело. Молодая жена любила рядиться в яркие кимоно. В ее гостиной висели японские панно, декоративные ткани, стояли причудливой формы расписные вазы. В вечерние часы у Айвазовского часто собирались гости.

Так продолжалось более двадцати лет. Айвазовский, поглощенный своим творчеством, не заметил, что в его доме назревает тяжелый кризис. Девочки, их было четыре, стали невестами, вышли замуж, разъехались. Юлия Яковлевна уехала в Одессу, где жила одна из ее дочерей, и в Феодосию больше не возвратилась. Дом Айвазовского опустел.

Мы не располагаем достаточно полными сведениями о причинах размолвки между Иваном Константиновичем и его первой женой. Есть основания предполагать, что инициатива раздельной жизни исходила от Юлии Яковлевны. Она была хорошо обеспечена Иваном Константиновичем, и ей, вероятно, больше нравилось жить в оживленной Одессе, чем в провинциальной захолустной Феодосии, с которой Айвазовский никогда надолго не расставался.

Официальные документы, касающиеся их развода, не раскрывают подлинных причин столь неожиданного и необычайного по тем временам события.

В 1853 году Айвазовский предпринял в Феодосии археологические раскопки крупного масштаба.

Трудно сказать, что натолкнуло художника на мысль заняться этим. Вероятно, постоянные толки о найденных предметах старины, которыми так богат Крым, или слухи о раскопанных золотых кладах в соседней Керчи.

Самые ранние детские представления Айвазовского о родном городе были связаны с предметами старины. Они всегда находились перед его взором.

У порога отцовского дома был расположен древний каменный фонтан, к которому сбегали извилистые улочки караимской слободки, сохранившей планировку средневекового города. Уцелели отдельные древние постройки, выделявшиеся своеобразием архитектуры. За ними виднелись развалины крепостных стен и башен. На пустыре - бывшей центральной городской площади - лежала в развалинах громадная турецкая мечеть, построенная выдающимся архитектором Коджи-Синаном.

Айвазовский помнил, как в его родном городе дорожили каждым камнем, на котором высечены надписи или видны следы орнамента. Все, что говорило о старине, по давней традиции принято было бережно хранить. Такое отношение к следам древних культур воспитано было в художнике всем укладом окружающей его жизни.

В годы учения в академии, в мастерской М. Н. Воробьева, рассматривая его дорожные альбомы с рисунками, сделанными во время путешествия по Малой Азии в Иерусалим, Айвазовский почувствовал глубокое внимание своего профессора ко всему, что относилось к старине.

Это, в свою очередь, расширило и укрепило интерес Айвазовского к истории родного города и подготовило его к археологическим раскопкам в Феодосии.

Многие годы среди ученых шли споры о местоположении древней античной Феодосии. Было известно, что она, обладая большим портом, имела широкие торговые сношения с Афинами и другими греческими городами. Некоторые считали, что античная Феодосия лежала на мысе Ильи, в двух-трех километрах к югу от крепостных стен генуэзской Кафы. Но никаких вещественных доказательств никто не мог представить. Другие ученые были склонны искать античную Феодосию на противоположном берегу Феодосийской бухты, на горе у мыса Опук. Искали ее и у более отдаленных берегов, пока археолог Сибирский не нашел в 1852 году вблизи Феодосии серебряную монету V века до н. э., отчеканенную в античной Феодосии. В то время это было единственное подтверждение того, что древний город следует искать в непосредственной близости от современной Феодосии. Известие о находке Сибирского не могло ускользнуть or внимания Айвазовского и, возможно, послужило поводом для начала раскопок, тем более, что вопрос о местонахождении античной Феодосии также волновал художника.

Айвазовский обратился в министерство уделов. Для раскопок ему отпустили средства, инструменты, материалы. Весной 1853 года Иван Константинович приступил к пробным раскопкам пяти курганов. В пятом кургане с женским погребением, кроме мелких золотых украшений, какие в античном мире нашивались на богатые женские платья, нашли изумительной красоты золотую серьгу в виде сфинкса с женской головкой.

В отчете о раскопках Айвазовский писал: "...как артист я в восхищении от Феодосии. Эта находка дает надежду, что не напрасны будут наши груды, и все эти открытия доказывают, что древняя Феодосия была на этом месте".

Ожидания Айвазовского оправдались. Раскопав в течение лета 1853 года 80 курганов в окрестностях Феодосии, в одном из них, на самой южной возвышенной точке мыса Ильи, Айвазовский вскрыл еще одно женское погребение с невиданными по красоте золотыми женскими украшениями IV века до н. э. Эти находки - серьги, ожерелья, цепочки и сегодня числятся среди наиболее ценных экспонатов Государственного Эрмитажа.

Ценность найденных художественных ювелирных изделий заключалась в работе изумительной тонкости, имитировать которую не смогли самые искусные европейские ювелиры второй половины XIX века.

Античные ювелиры достигли высокого мастерства. Нас изумляет необыкновенная гармоничность и красота форм найденных вещей, тонкое ощущение свойств материала, умение выявить и передать разнообразные оттенки фактуры золота. Оно обработано то в виде матовых, гладких мерцающих подвесок, в форме античных амфор, то таких же подвесок, украшенных мелкой насечкой и гравировкой, искрящейся на свету. Античные мастера умели из тончайшей золотой нити плести массивные ожерелья с замысловатыми замочками на концах то в виде львиных голов, то узлов. Эти ожерелья выглядят монолитными, малоэластичными золотыми жгутами. А серьга, вызвавшая восторг Айвазовского, сделана из тончайшего золотого листка в виде крылатого сфинкса с женской головкой. Сфинкс сидит на основании, покрытом искусным орнаментом. Под ним укреплена миниатюрная слезница. Это не то скульптурное, не то ювелирное произведение из драгоценного металла, внутри полое. В такие серьги античные красавицы заливали духи. Мельчайшими капельками духи выступали из слезницы, распространяя благоухание в течение длительного времени.

Много неожиданного было обнаружено во время раскопок. В одном из курганов нашли каменный саркофаг. Когда вскрыли его, то увидели почти истлевший маленький скелет. Рядом с ним лежали игрушки, которые, может быть, в момент смерти ребенка находились у него в руках. Это взволновало присутствующих. Их волнение возросло, когда сняли каменную плиту, служившую крышкой гроба. Под нею на известковом растворе увидели какие-то симметрично расположенные углубления. Когда они были очищены, стало ясно, что это следы лапок маленькой собачки, в последний момент пробежавшей по краю могилы своего друга. И это едва уловимое дыхание давно минувшей жизни воскресило и оживило перед взором присутствующих событие седой древности. Будто на краю могилы стояли родные и близкие ребенку люди, горечь утраты которых передалась через тысячелетия нашим современникам и потрясла их.

То, что удалось Айвазовскому открыть раскопками, было большим вкладом в изучение прошлого Феодосии, его имя вошло в археологическую науку .

Не успел Иван Константинович полностью насладиться результатами успешно завершенных раскопок, как в Феодосию начали поступать тревожные вести о надвигающейся войне (Крымская война 1854 - 1855 годов). На Черном море произошел бой двух пароходов - русского "Владимира" и турецкого "Первас-Бахри". Это был первый в истории бой военных паровых кораблей, из которого "Владимир" вышел победителем: принудил к сдаче вражеский пароход и привел его в Севастополь на буксире. Командовал пароходом П. Н. Бутаков.

Командование Черноморского флота, желая отметить это знаменательное событие, обратилось к Айвазовскому с просьбой запечатлеть его. Художник написал три картины, отражающие основные эпизоды сражения.

Вскоре из Севастополя поступили новые сведения: корабли Черноморского флота в жестоком бою уничтожили турецкий флот и крепость Синоп.

Айвазовский поспешил в Севастополь, чтобы встретиться с участниками Синопского боя. Ему хотелось возможно полнее представить себе все детали сражения и общую обстановку, в которой оно проходило.

Получив необходимые сведения о Синопской битве, он сделал рисунки флагманского корабля П. С. Нахимова "Императрица Мария" и корабля "Париж", особо отличившегося в бою, сделал рисунки других кораблей, зарисовал схему расположения русского и турецкого флотов, береговых укреплений Синопа. Словом, он был готов к тому, чтобы приступить к работе над картиной. Он решил написать не одну, а сразу две картины Синопского боя, изобразив на одной из них начало боя при дневном освещении, а на второй - конец боя, затянувшегося до ночи.

Как всегда, замысел картины созрел у Айвазовского быстро. Он ясно представил себе, как был укрыт турецкий флот в Синопской бухте, как он был там обнаружен нашими разведчиками, как в кильватерной колонне наши корабли вошли в бухту и под огнем вражеских батарей пошли на сближение с турецкими судами.

Айвазовский хорошо знал детали оснастки и вооружения кораблей, участвовавших в деле: смолоду он плавал на военных кораблях Балтийского и Черноморского флотов, участвовал в боевых операциях у берегов Кавказа.

Все работы, начатые до поездки в Севастополь, теперь потеряли для художника свою привлекательность. Отдохнув после дороги, Айвазовский на листках бумаги начал делать быстрые рисунки, определяя композицию задуманных картин.

Перед его внутренним взором возникали эпизоды недавно отгремевшей баталии. Он видел флагманский корабль на самой передовой линии в пороховом дыму и пламени орудийного огня, адмирала на мостике, смело руководящего боем. Ему вспомнились слова Нахимова в донесении о Синопской битве: "Нельзя было налюбоваться прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля "Париж", - я приказал изъявить ему свою благодарность во время сражения, но не на чем было поднять сигнал: все фалы на моем корабле были перебиты".

Нетрудно себе представить, что испытал талантливый, легко воспламеняющийся художник, наделенный пылким воображением, когда он слушал рассказы участников сражения! Он был потрясен, будто сам участвовал в грозной битве, и приступил к работе, ясно сознавая, что именно ему суждено донести до будущих поколений память о героизме русских моряков.

Когда картины были закончены. Айвазовский сам отвез их в осажденный Севастополь "для представления на суд морякам". Перед картинами постоянно толпился народ. Первая картина изображала начало Синопского сражения. Некоторые неприятельские суда только начали гореть, другие выброшены на берег, один фрегат взорван. Адмирал Нахимов сказал: "Картина чрезвычайно верно сделана".

По свидетельству очевидца, Айвазовский постоянно находился на выставке и внимательно слушал суждения моряков.

В дальнейшем севастопольская эпопея в творчестве Айвазовского заняла особое место. Многое из того, что было связано с Крымской войной и особенно с участием в ней Черноморского флота, изобразил Айвазовский.

Синопский бой был последним большим сражением парусных кораблей. Еще много раз Айвазовский изображал парусные боевые корабли, но плавать на них ему больше не довелось.

Когда в 1854 году художник приехал в осажденный Севастополь, он увидел над водой верхушки мачт кораблей Черноморского флота, преградивших своими корпусами вход в Севастопольскую бухту. Это он запечатлел в картине "Осада Севастополя".

Помимо батальных картин, посвященных Крымской войне, художник написал в этот период еще две картины: "Буря под Евпаторией" и "Буря под Балаклавой".

2 ноября 1855 года под Балаклавой разразилась страшная буря. Корабли английского флота, опасаясь заходить в тесную бухту, стали у входа в нее под крутыми скалами. Налетевший шторм сорвал их с якорей и разбил о скалы. Тогда же погиб корабль "Черный принц", легенда о котором жива до наших дней.

Война 1853 - 1856 годов еще больше сблизила художника с военно-морским флотом.