В мастерской Куинджи

На исходе 1895 год. В Петербурге открылась 120-я персональная выставка Айвазовского. Столичные газеты и журналы откликнулись на выставку маститого художника. Особенно щедра была "Всемирная иллюстрация". На ее страницах появилось несколько статей об Айвазовском. Среди всеобщего юбилейного славословия выделялась статья В. Чуйко. Рецензент стремился объяснить зрителям не только выставленные картины, но всю природу творчества Айвазовского.

"...Настоящая выставка не представляет ничего особенно нового: это все тот же Айвазовский, какого мы знали несколько десятков лет, с его исключительным дарованием, но в то же время очень односторонним колоритом... с внешними эффектами света и с тем поэтическим чутьем, благодаря которому каждая его картина, какой бы оговорки она ни вызывала в уме зрителя, интересует своим блеском и внешним обаянием. Мотивы картин на нынешней выставке все те же: или спокойное, или бурное море. Более новыми по содержанию могут показаться только две, в которых художник изображает наводнение в Крыму: тут мы встречаем интересный пейзаж, в котором изображено не одно лишь море, а также и берега с роскошной растительностью. Во всяком случае, нового в смысле творчества Айвазовский не дает нам и нынешний раз. Да и странно было бы требовать "нового" от маститого художника, который рано оставил непосредственное наблюдение природы и который с тех пор с какой-то безумной расточительностью истрачивает огромный капитал, приобретенный им в дни своей юности.

...С летами уменьшается непосредственная восприимчивость, и на ее место является то,- что на обыкновенном языке называется манерность, то есть мотивы и приемы, приобретенные прежде путем длинного и трудного опыта и наблюдения. Такая манерность, несомненно, существует и у И. К. Айвазовского, и она бросается в глаза тем более ярко, что Айвазовский и по особенностям своего таланта был всегда отзывчив только на известные художественные впечатления. Тем не менее от этого заслуги его не умаляются.

И. К. Айвазовский оригинален в самом точном и широком значении слова, оригинален и в творчестве и в технических приемах; природу он видит с своей особенной точки зрения, точно через окрашенные известным образом очки; благодаря этому он видит так, как другие не видят, и вследствие этого не мудрено, что его упрекают в отступлении от природы, в идеализации, в погоне за эффектами. Но упреки эти справедливы только отчасти: в изображении природы Айвазовский правдив, только эта правда субъективна, потому что сильно преломляется сквозь призму его натуры, имеющую свою определенную организацию и свои определенные законы развития; к этому присоединяется еще и маленькая утрировка. Но эта утрировка не должна нам заслонить зрелища этого изумительного субъективного творчества, которое дает нам как бы впечатление какого-то нового, никогда нами прежде невиданного мира, полного гармонии, света, красок, отражающихся в нашем сознании, как нечто вечно живое и вечно юное...".

Айвазовский был огорчен. Он знал автора рецензии и удивился, как тот не сумел разглядеть его новых картин, объединенных общим сюжетом и написанных в серой красочной гамме. Эти полотна как раз и вызвали много разговоров среди его почитателей.

И вот настал день, когда на выставку пришел давний, но вместе с тем строгий почитатель Айвазовского. Пришел Архип Иванович Куинджи.

Куинджи уже от многих слышал о новых полотнах Айвазовского и наконец сегодня нашел время для посещения выставки. "Прибой близ Феодосии", "Близ Феодосии", "Прибой у крымских берегов", еще два "Прибоя"... Сюжет, в сущности, у всех картин один - бурное море в ветреный зимний день. Разбивается о песчаный берег волна и, бурля, с клочьями водорослей устремляется снова в море. А навстречу вздымается другая, еще более огромная волна. На рейде вдали от берега стоят на якорях один или два корабля. Низко нависли грозовые тучи. Картины отличаются одна от другой лишь деталями: на одних песчаный берег расположен в правом углу, а на других - в левом. На одних у воды видны человеческие фигуры, на других - вдали скользит слабый солнечный луч... Старый художник отбросил драматические аксессуары, яркие внешние эффекты, резкие контрасты освещения. В свинцово-серой и оливково-охристой гамме он передал зимний день и бурный прибой...

Прибой у крымских берегов. 1892

- Здравствуйте, Архип Иванович! Ну, какое впечатление?

Куинджи не заметил, как к нему подошел Айвазовский.

- Хорошо, что увиделись, Иван Константинович! Может, выйдем? Что-то, это, не хочется говорить в толчее... Погода сегодня мягкая, пройдемся немного...

Айвазовский молчал, ожидая, что скажет Куинджи, а тот, по обыкновению, с трудом подыскивал слова.

- Ну, что ж, это, попросту скажу, большая удача... Самыми простыми изобразительными средствами передали вы всю суровую музыку прибоя... Главное, по-моему, в картине это внутреннее - мысль, художественное содержание. Своим ученикам твержу, чтобы композиция и техника подчинились внутреннему... А у самого иногда, это... Вот у вас замечательно это всегда получалось - подчинение внутреннему... А краски!.. Красками меня поразили. Серо, а какая выразительность!..

Куинджи умолк и распахнул воротник длинной с капюшоном шубы. Его бросило в пот от стольких слов, произнесенных залпом.

- Я рад... Вы ведь правдивый человек, Архип Иванович, не комплиментщик, говорите то, что думаете...

- Да, уж такой уродился... Били за это и бьют... Знаю я, как вы свои голубые марины любили, и я их любил, а только вот эти, в серой гамме, лучше.

- Я задумал целый цикл "серебристых марин".

- А что, если я вас, Иван Константинович, попрошу об одном одолжении: прийдите в мою мастерскую при Академии, покажите моим ученикам, как, это, надо море писать.

- Охотно. Завтра же, часов в десять...

...Куинджи явился в мастерскую возбужденный.

- Побывал я, это, сегодня на выставке Айвазовского...

- Ну и как, Архип Иванович? Расскажите! А то мы с подготовкой к конкурсу заработались, нигде не бываем...

- Конкурс, конечно, дело важное. Но на его выставку все идите! В обязанность вменяю как ваш профессор. А сейчас, это, мастерскую уберем почище, холст приготовим для Айвазовского, палитру, краски к завтрему...

- Как?!

- А так, завтра Айвазовский при вас будет марину писать!

На другой день все собрались в мастерской чуть свет. Каждый работал у своего мольберта. Некоторые поставили на мольберт законченные картины или эскизы, которые были одобрены Куинджи. Наконец в сопровождении Архипа Ивановича вошел Айвазовский. Те, кто видел его летом, не нашли в нем никаких перемен: та же осанка и внешность сенатора, тот же живой, проницательный, ясный взгляд мудрого человека. Айвазовский поздоровался и с приветливой улыбкой стал ходить от мольберта к мольберту.

- Прекрасно! - остановился он возле эскиза Александра Борисова.- Чувствуется, что вы увлечены царством вечных льдов. Кажется, вы летом не были у меня?

- Нет, Иван Константинович. Я северянин, и, пока мои товарищи писали этюды в Крыму, я работал за Полярным кругом на Новой Земле. Люблю свои суровые края...

- Хорошо! - похвалил Айвазовский пейзаж с березами Рылова.- Слышу, как шумят ваши белоствольные красавицы...

Перед эскизом Кости Богаевского Иван Константинович задержался, задумчиво глядя на дикую неведомую страну... Жуткое величие мертвой пустыни. Знойное солнце заливает заброшенный город. Вдали на скалах мрачно рисуются развалины крепостных генуэзских стен. Полное безлюдье, зловещее молчание...

- Талантливо, Костя, но очень далеко от жизни. Никогда окрестности Феодосии не были так мрачны и безжизненны... А талант большой...

- То-то и оно! Таланту мюнхенский модерн мешает!.. Это декаденство окаянное Костю портит,- заворчал Куинджи.

Богаевский потупился, огорченный.

- А это кто же у вас сказки рассказывает?- Айвазовский остановился у эскиза Николая Рериха, изображавшего Ивана-царевича, наехавшего на убогую избушку.- Хороший сказочник, сразу видно, что любит и чувствует русскую старину. Техника смелая, и живописное дарование имеет. Да где же художник?

- Вот он,- Куинджи указал на стоявшего в стороне юношу с серьезным, несколько замкнутым лицом. Юноша поклонился почтительно, но с достоинством.

- Он у нас трудолюбив очень. И в Академии и в университете учится, археологией увлекается,- ласково глядя на ученика, стал объяснять Архип Иванович.- Верно вы сказали, Иван Константинович, что влюблен Николай в старину русскую, но, это, извольте заметить, воссоздает-то он ее как? Безо всякой, это, театрально-бутафорской стилизации, от которой тошно подчас становится. Курганы разрывает, памятники древней письменности изучает и на такой солидной основе дает образы Древней Руси.

- Дай бог и дальше так! - Айвазовский еще раз внимательно взглянул на Рериха и направился к приготовленному для него холсту. Рядом с мольбертом на табурете лежала большая палитра с кистями и стоял ящик с красками.

- Иван Константинович,- говорил, идя за ним, Куинджи,- покажите им, как надо море писать...

Айвазовский отобрал необходимые ему четыре краски, осмотрел кисти и начал писать морской шторм. Молодые художники с изумлением смотрели как он играет кистью, словно виртуоз смычком. Куинджи попросил его изобразить корабль среди бушующих волн. И корабль моментально появился. Полная оснастка была ему дана несколькими почти неуловимыми движениями кисти. Не так давно был чистый холст, а теперь на нем свирепствует шторм. Вот уже и подпись поставлена. Картина готова.

- Один час пятьдесят пять минут! - воскликнул Куинджи.- Видели? А каким упорным трудом достигнута такая блестящая техника,- вам понятно?..

Долго продолжалась овация, которую устроили Айвазовскому ученики Куинджи. Потом они проводили его до кареты.

- А где же этот шутник ваш, что всех передразнивает? вспомнил, садясь в экипаж, Айвазовский.

- Гриша Калмыков? Болен он. Лежит у себя на квартире и не знает даже, что вы к нам в гости пожаловали. Мы ему нарочно ничего не сказали, а то бы он больной с температурой прибежал...- объяснил Куинджи.

- Привет ему передайте от меня. Пусть скорее выздоравливает!.. А на лето прошу всех ко мне в Феодосию.

Картину, подаренную Иваном Константиновичем, повесили в мастерской, а под картиной - палитру мастера с кистями.